Порноэмансипация. Как сцены секса могут способствовать освобождению женщин

Порнография — это документальная фиксация насилия над женщинами или слишком откровенное отражение структуры всего человеческого общества? И то, и другое, считает Сэм Хезелби. Читайте его статью о том, почему порнография — не только инструмент угнетения мужчинами женщин, но и своего рода освободительная художественная практика.

18+
Редакция журнала «Нож» утверждает, что статья имеет исключительно художественную и культурную ценность, предназначена для использования в научных или медицинских целях либо в образовательной деятельности. Никоим образом не является публичной демонстрацией или рекламированием порнографических материалов как среди взрослых, так и среди несовершеннолетних, а равно не имеет целью распространения таких материалов, среди названных категорий граждан, их  изготовления и оборота.

На протяжении последних пятидесяти лет феминистки осуждали порнографию за нормализацию насилия в отношении женщин. Андреа Дворкин изложила эту точку зрения в книге «Порнография: мужчины обладают женщинами» (1981), где она определила порнографию как «фундаментализм мужского превосходства». Руководствуясь этим определением, Дворкин вместе с Кэтрин Маккиннон выступали против порнографии как проявлением свободы слова и предложили закон о ее запрете, утверждая, что порнография — это насилие над женщинами.

Взгляд Дворкин радикален, она настаивает на том, что порнография — это задокументированная эксплуатация женских тел и что с ее помощью мужчины укрепляют свою «общественную власть». Жесткая порнография, ставшая популярной во время второй волны феминизма, демонстрирует, что секс может быть садистким. Такая репрезентация секса проистекает из женоненавистничества, гетеронормативности, ксенофобии и расизма.

Более того, в ней почти всегда просматривается жесткая иерархия: мужчины чего-то требуют, а женщины подчиняются, отдавая свои тела во власть мужчин. Подобные паттерны привели многих феминисток к выводу, что порнография способствует угнетению женщин.

За годы, проведенные в библиотечных архивах, я обнаружил, как много порнография говорит об обществе. Этот факт должен заставить нас задуматься о том, что секс нужно рассматривать с разных точек зрения, а также о том, как секс формирует наши отношения с другими людьми. Как любое художественное произведение, порнография выражает больше, чем может показаться на первый взгляд. Дворкин утверждает, что порнография на протяжение веков уравнивала всех женщин, превращая их в «низший класс» и в «шлюх из публичного дома, доступных всем гражданам мужского пола». Я же считаю, что сводить тысячелетия сексуальной репрезентации только к насилию и угнетению над женщинами слишком тенденциозно. Подобные обобщения мешают нам подойти к различным видам порнографии критически и с любопытством.

Позиция, согласно которой каждый имеет право на секс, равно как и всегда позитивное к нему отношению, навязывают представление, что сексуальное удовольствие необходимо для полного раскрытия человеческого потенциала. Это потенциально отталкивает тех, кто по религиозным, культурным, гендерным или физическим причинам разделяет более сдержанное отношение к сексуальной активности. Более того, порнография открыто тиражируется в СМИ.

Если мы отказываемся признавать разнообразие форм порнографии, мы упускаем из виду сложные представления о сексе и сексуальном желании людей разного социального положения. Дворкин и другие феминистки, выступающие против порнографии, правы в том, что порнография содержит насилие. Но они ошибаются, что порнография содержит только насилие, что порнографическое насилие вредно по своей сути и что этот жанр в принципе лишает женщин человечности и достоинства.

Представление о человеческой истории как о непрерывной истории сексизма и представление о порнографии как об основной форме его пропаганды лишает нас способности видеть в порнографии то, что выходит за рамки доминирующих маскулинистских нарративов.

Порнография XVIII и XIX веков порой весьма детально старалась раскрыть личность каждого из участников сексуальных отношений, предоставляя право голоса женщинам, которые прекрасно осознавали, насколько мало у них власти. Время от времени порнография изображала альтернативные реальности, в которых можно было бы заниматься сексом в условиях равенства и свободы.

Литература Британии XVIII века сочетала порнографические описания с откровенно феминистскими принципами. Обратите внимание на процитированный ниже текст, в котором описывается, как моральные обычаи предъявляют к женщинам слишком завышенные требования. Это размышление из малоизвестного романа «История человеческого сердца» (1749), в котором рассказывается о сексуальных практиках молодого человека в период его сельской юности, его взрослении в Лондоне и его грандиозном европейском турне. Анонимный писатель оспаривает господствующее в культуре мнение, что женщины скромны от природы. Он называет скромность «величайшим украшением» женщин, но не считает ее их естественным качеством. Скромность приобретается искусственно, это навык, подкрепленный сексуально консервативной культурой, «простая привычка, основанная на удобстве и поддерживаемая обычаем». Порнограф, этот внимательный наблюдатель за человеческим поведением, знает, что скромность — это скорее социальная, чем врожденная характеристика, поскольку каждая маленькая девочка «склонна делать все, что делает ее брат, и если у нее чешется между ног, она охотно почесала бы там, если бы ей уже исполнилось двадцать лет».

Эти рассуждения — часть длинного авторского замечания по поводу сцены танца секс-работниц, представленной в романе. Автор бросает вызов мнению, что женщины от природы обладают особой чертой характера, которая заставляет их краснеть при одном лишь упоминании о сексе.

Ставя под вопрос врожденность человеческих качеств, это порнографическое произведение вступает в философские дебаты своего времени. В конце XVII века английский философ Джон Локк оспаривал врожденность характера. Автор «Человеческого сердца» придерживается позиции Локка в отношении женского целомудрия, утверждая, что оно не является врожденным, но в тоже время соглашается с философами-моралистами, продвигавшими сексуальное воздержание как основу общественного порядка и стабильности.

Женщины были главной мишенью подобного принудительного целомудрия и неравенства, усиленного натурфилософией XVIII века. Медицинский дискурс способствовал распространению убеждений, что женщины и мужчины принципиально различаются на уровне анатомии и психологии. Действительно, в этот период гендерная бинарность основательно закостенела. Но в порнографическом романе того времени мы неожиданно находим утверждение, что свободы и независимости жаждут все люди.

В другом фрагменте «Человеческого сердца» говорится, что женщин нужно не сексуализировать и подчинять, а поддерживать, предоставив им избирательные права. Что бы сказала на это Дворкин, убежденная, что порнография всю историю человечества оскорбляла и низводила женщин до сексуальной функции?

Порнография XVIII века часто изображала секс-работниц как психологически сложных людей, не сводимых к одной лишь сексуальной функции. Например, танцовщицы в «Человеческом сердце» в конечном итоге отказываются от секса с проникновением.

Порнографы находили этот вид секса особенно актуальным, поскольку он был одним из главных инструментов организации общества того времени. Пенетрацией завершались браки, она делала незамужних женщин замужними, приводила к беременности и в целом была чревата необратимыми изменениями в социальной идентичности женщин. При этом мужчины пользовались значительной степенью сексуальной распущенности как в браке, так и вне его. Значение, придаваемое целомудрию, было предметом сильной озабоченности молодых женщин и их родственников, ответственных за их будущий брак. Порнография регулярно демонстрировала женщин, возражающих против секса, заявляющих о важности своей девственности и выражающих отвращение к преследующим их мужчинам — часто безрезультатно, так как в итоге их все равно принуждали к сексу.

Иногда к феминистским открытиям в порнографии XVIII века приводила находка фаллоимитатора. В книге «Прогресс природы: примеры из жизни и удивительных приключений Роджера Лавджоя» (1744) девочки-подростки находят фаллоимитатор в спальне тети и размышляют о его назначении. Опираясь на многовековую европейскую традицию диалогов проституток, в которых опытная проститутка обучает менее опытную искусству секса, более опытная мисс Форвард объясняет своей невинной подруге Полли, что такое гениталии и секс-игрушки. Они признают пенис источником силы и амбиций и отмечают, что фаллоимитатор — прямой и прочный — в некотором роде похож на него: пока патриархальное уклад берет верх через признание мужской сексуальной силы.

Но вскоре мисс Форвард узнает, что пенис во многом отличается от фаллоимитатора. В то время как фаллоимитатор постоянно остается эрегированным, пенис в отсутствие женской красоты «сжимается, как улитка» и становится «жалким и податливым». В конце концов молодые женщины понимают, что мужчины по своей сути не обладают силой и могуществом. Для того, чтобы побудить их к действию, нужен объект желания. Задолго до Жака Лакана и Джудит Батлер неизвестный порнограф считал фаллос иллюзорным атрибутом. Кроме того, девушки признают свои собственные гениталии способными приносить удовольствие и выгоду. Другие сцены романа описывают вагинальные и клиторальные удовольствия от мастурбации и проникновения. Иными словами, анатомические половые различия в книге принимаются и даже приветствуются, но гендерная иерархия — нет.

С помощью фаллоимитатора (всегда находящегося в эрегированном состоянии) можно чаще совершать проникновение, соблазнить больше женщин и унизить больше мужчин. Кроме того, по отношению к фаллоимитатору женщины могут проявлять больший сексуальный энтузиазм.

То есть, смещается сам объект сексуального влечения: фаллоимитатор больше не символизирует доминирование мужчины над женщиной посредством секса, а становится объектом, который женщина сама направляет в собственное тело.

Книги о гетеросексуальных отношениях, соблазнении, изнасилованиях, эротических фантазиях и мастурбации были своего рода мысленными экспериментами, призванными продемонстрировать, как люди воспринимают секс и мир. Порнографы всегда понимали, что восприятие и эстетика не возникают на пустом месте. Сексуальные контакты между людьми вызывают ряд вопросов. Откуда возникает желание и каков его объект? Как выглядят гениталии и должны ли мы их видеть? Видеть гениталии — то же самое, что и чувствовать их? Является ли скромность врожденным общественным благом? Можно ли отказаться от секса? Приносит ли секс вред?

Порнография показывает нам, что женщины также склонны к амбициям и свободе, как и мужчины. Мужская сила и эрекция непостоянна, кроме того, есть мужчины, которые хотят быть сексуально пассивными. Порнографы хорошо понимали, что жизнь в жестком гетеросексуальном и патриархальном обществе сложна и несправедлива. Они сопротивлялись нормам, которые позже станут объектом критики интеллектуалов и революционеров.

Если мы признаем, что порнография говорит о многих аспектах общественного устройства (например, что один и тот же половой акт может удовлетворить одного человека и оскорбить другого, или что удовлетворение и угнетение — это порой одно и то же) мы сможем расширить наши знания о мире и о других людях. Эти знания учат нас, что не существует единого способа увидеть объективную реальность, что у других людей есть своя собственная точка зрения и что наши желания могут завести нас невесть куда.

Все это говорит о том, что порнография — это поразительно честный вид художественной деятельности. Не только потому, что она, как утверждают противники порнографии, документирует угнетение женщин. Скорее, порнография предельно честна, поскольку она демонстрирует, что примерить личные желания с общественной жизнью не так уж просто, что секс с другими может быть неэтичным и что нужно четко различать фантазии и реальность.